EUR
С Минной Хенрикссон и Ахмедом Аль-Навазом — финскими художниками, которые не избегают самых злободневных тем в своем творчестве — мы встретились сначала на выставке «Генезис», которая открылась 4 февраля в музее Серлакиус Густав в городе Мянтяя.
Экспозицию можно увидеть до 19 ноября этого года.
Выставка связана с судьбой города Мянтяя, города в окрестностях Тампере, который в XIX веке стал одним из центров развивающейся промышленности Финляндии.
Взгляд художников на роль семьи Серлакиус очень далек от залакированного представления о них как меценатах и заботливых «отцах» народа.
Мы решили встретиться с Минной и Ахмедом еще раз, чтобы поговорить о том, как они представляют роль художника в современном мире, полном противоречий, раздробленном войнами и землетрясениями.
Как встретились два таких разных человека как Минна Хенрикссон и Ахмед Аль-Наваз? Что стало той темой, которая связывает творчество?
Минна Хенрикссон родилась в Оулу. С 1996 по 1999 изучала живопись в Брайтоне (Великобритания). «Мне повезло, — рассказывает Минна, — потому что моя учеба пришлась на время вступления Финляндии в ЕС, в результате чего не было платы за обучение. Иначе я не смогла бы там учиться». Минна Хенрикссон также получила образование в Финляндии по программам, связанным с философией искусства. Хенрикссон много лет прожила в Турции, а также в различных Балканских странах. В Финляндию Минна вернулась в 2009 году. «У меня появился ребенок и это — причина, по которой я все еще дома», — говорит Минна.
Ахмед родился в Ираке. В Финляндию он попал после Первой войны в Заливе, когда ему было 15 лет. Семья бежала от войн. «Школу закончил в Финляндии. Потом тоже уехал в Англию на учебу. Но я не смог сразу изучать искусство, о чем мечтал. Поэтому пришлось изучать туристический бизнес». Когда Ахмед вернулся в Финляндию, несколько лет работал консультантом по вопросам разнообразия в Национальной галерее Финляндии. Он продолжил образование в университете Аалто, где осуществилась его мечта изучать визуальное искусство и кураторство. Работал куратором в организации, которая называлась Checkpoint Helsinki. Сейчас она называется Publics. Ахмед курировал там программы, связанные с историей Хельсинки. Он с удовольствием вспоминает свою роль в организации неформальных художественных площадок в Хельсинки, в том числе музея невозможных форм в Контула.
К моменту нашей встречи я уже увидела две большие выставки Минны Хенрикссон. Cам факт организации серьезных экспозиций, которые затрагивают острые вопросы истории и современности — свидетельство реальности свободы выражения в искусстве, которое еще присуще Финляндии. Минна немного удивляется моему наблюдению. Она привыкла к тому, что художник может работать, не озираясь на окрики и мнения чиновников.
Тем более, что выставка «Генезис» была организована в бывшем заводоуправлении Серлакиусов. Известно, что сам Густав Серлакиус вместе со своей мачехой Рут были активными участниками Движения Морального Перевооружения – направления, в основе которого лежала вера в то, что никакие социально-экономические и политические изменения не должны пошатнуть основные положения евангельской морали. У Серлакиусов эта вера была также серьезным способом контроля над рабочими. В том числе, через финансирование для «их» рабочих особого издания. Газета «Мы и Завод» выходила раз в три месяца. Минна говорит: «Основная задача этого ежеквартальника — отвлечь рабочих от изданий левого толка».
В работах Минны и Ахмеда реальная история, факты, документы из архивов занимают очень большое место. Минна считает: «Да, в произведении искусства допускается вымысел и ложь. Но тогда художник должен решить, с чем он работает — вымыслом или фактом».
Дуэту Минны и Ахмеда уже более трех лет. Один из первых художественных проектов Ахмеда тоже касался исследования исторических фактов. Он исследовал феномен игнорирования СМИ Восьмого Всемирного фестиваля молодежи в Хельсинки 1962 года. В итоге возник аудио-проект: участники провели репортажи с этого фестиваля, которые тогда, в 1962 году, не дали СМИ. «Это было удивительно. Газеты писали о том, что в Хельсинки приехал Юрий Гагарин, но не писали, а куда он приехал. Они писали о том, что были установлены какие-то спортивные рекорды, но не писали о том, что соревнования тоже входили в программу фестиваля».
Он рассказывает: «У меня схожие с Минной интересы. Мне интересно исследовать сложные факты, которые не должны преподноситься только как хорошие и только как плохие. Возьмем то, что происходит с Украиной. Год назад о ней писали совсем иначе. Украина до войны 2022 года связывалась в СМИ с коррупцией, правыми. Мейнстримом же о России было «мы можем иметь дело с Путиным».
Ахмед считает, что в в контексте этой войны «СМИ стремятся упростить реальную ситуацию. А она гораздо более сложная, чем нам говорят об этом». Кроме того, замечает Ахмед, «освещение ситуации на Украине в СМИ очень эмоционально. При этом, журналисты транслируют свои эмоции». Для Ахмеда эти вопросы — тоже очень сложные. Ахмед говорит: «Страдания украинского народа — наша забота и тревога, но мы также должны помнить о страданиях русского народа, который не хочет воевать. Я, будучи человеком, который непосредственно не затронут этой войной, но который хорошо помнит те войны, которые пережила моя земля, не могу просто выбрать, кого мне поддерживать».
Для Минны вопросы войны и мира — также самые болезненные. Она говорит: «Мы живем в эпоху, когда неожиданно сама концепция «мира» стала чем-то невыразимым, потому что об этом не говорят. Я считаю, что очень важно рассмотреть этот феномен. Также как и рост позиций правых. Также как и укрепление капиталистической системы, которая может подмять под себя все завоевания трудящихся в отношении их прав. Но создать произведение искусства, критикующее капитализм, — весьма сложно, поскольку это огромная тема. Нужно выбрать что-то конкретное. Я также рассматриваю раздробленность того, что считают западным миром. Ведь кроме разрыва между Востоком и Западом, огромные противоречия раздирают и Запад».
Для Минны, как и для Ахмеда, не существует «черно-белого мира» СМИ. Минна утверждает: «Мы живем в гораздо более сложной реальности, чем ее нам преподносят через монохромные нарративы».
Для Ахмеда все, что происходит сейчас в Украине, стало триггером собственных переживаний. К нему вернулись воспоминания о тех войнах, которые пережила его семья. Он делится: «Все началось с ковидного локдауна. Он стал напоминанием о том, как война запирала нас в одном месте и тебе нужно ждать, когда закончится то, в окончании чего никто не уверен. Я испытал не только первую войну в Заливе. Я жил во времена еще одной долгой войны. Это была восьмилетняя война между Ираком и Ираном. Она отличалась от войны в Заливе тем, что ее вели не в городах, а на полях сражений. А во время войны в Заливе все происходило везде и в одно и то же время. Обстрелы шли со всех сторон».
Семья Ахмеда не относилась к тем, кто поддерживал Саддама Хусейна. «Но мы все были под двойным ударом. Если ты скажешь громко, что ты против Саддама, тебя могут убить. Если ты будешь молчать, тебя тоже могут убить. Но уже бомбой тех, кто пришел свергать Саддама. Я помню, как мы сначала боялись, что Саддам действительно использует химическое оружие. Но я также помню, как мы стали понимать, что нам нужно бояться не только нашего правительства, но и страшных ошибок чужих правительств. Мой опыт войны сделал меня более вдумчивым. Я задаю вопрос: а что будет дальше с Украиной? Я же вижу, что произошло с Афганистаном в результате провала американцев. Так что ждет Украину? Украину, в которой сейчас государство контролируется вооруженной частью страны. И это -не просто одно подразделение. Мы мало что знаем о том, что из себя представляют те, что контролируют сейчас Украину. Мы не знаем, что именно происходит на этой войне.»
Минна согласна с тревогой Ахмеда: «Предположим, что окончание войны будет означать введение какого-то международного контингента в Украину. Как это случилось на Балканах. Как это сейчас происходит в Боснии. Но мы же видим, что эта схема абсолютно не работает».
Ахмед думает о детях. Он говорит: «Моей дочери — десять лет. И она задает мне много вопросов. Она мне очень напоминает меня. Я тоже задавал много вопросов, когда наш диктатор напал на соседнюю страну… А сейчас я в ситуации моих родителей, которые мне в возрасте моей дочери пытались объяснить, что так было не всегда. Но когда я говорю с дочерью сейчас, я также стараюсь не заразить ее ностальгией о «прекрасном прошлом»
Ахмед ищет слова для того, чтобы объяснить ребенку, что происходит. Но объяснить так, чтобы не создать образ врага. «Мне нужно понять, как говорить о россиянах и русских. Мне нужно понять, как говорить об украинцах. Это очень сложно, потому что я пытаюсь обезопасить своих детей от влияния мейнстрима и его нарративов. Но я также не хочу, чтобы мои дети впитывали кальку моих взглядов».
Ахмед вспоминает свои первые годы в Финляндии. «Меня привезли сюда в 1995. Я видел, как стали приезжать те россияне с финским корнями, которых тогда здесь называли «возвращенцы». В школах было много их детей. Они не говорили по-фински, несмотря на их предков. Я был свидетелем весьма агрессивного отношения к ним. Потом отношения между финнами и «возвращенцами», между финнами и россиянами стали постепенно улучшаться. И люди стали забывать о тех стычках и комментариях 90-х. А сейчас мы снова в прошлом. Но гораздо более далеком. Это уже не 90-е. Это 40-е. И это произошло так быстро. Пластинку повернули другой стороной в один момент.»
Для Ахмеда, с его опытом семьи, настроенной против Саддама, у трагедии наших дней есть еще одна сторона: «Я задаю себе вопрос. А как и что россияне сейчас думают о нас, о Западе. Вот вы были настроены абсолютно против Путина, а сейчас вас заставляют чувствовать, что все против вас. Это — не просто война между государствами. Это — война внутри сообщества, внутри семей, внутри себя. Вас вынуждают занять одну из сторон».
Минна согласна с Ахмедом: «Я знаю российские семьи, где люди перестали говорить друг с другом. Наша история тоже урок. Все вспоминают о Зимней войне. Потому что Зимняя война объединила наше общество после того, как его разорвала гражданская война».
Ахмед продолжает: «Возьмем НАТО. Неожиданно мы перестали быть нейтральными. Но любые движения в сторону расширения НАТО не могли быть фактором, провоцирующим другую сторону. Я не знаю некоторых из тех, кто еще несколько лет назад говорили нет ядерному оружию. Сейчас же они же нам говорят: «Ну, наверное, оно все-таки решение…»
Ахмед уверен, что пройдут годы и историки будут искать ответы на вопрос, что же произошло. «Весь этот год — катастрофический водоворот, который никто не может остановить. В этом потоке воды плавают бревна, которые мешают вам повернуть обратно. Или, тем более, попыться плыть вспять. Это страшно. И это снова уносит меня в мое детство.Я помню как я пытался увидеть уверенность на лицах моих родителей. А ее не было. Потому что они не знали, что происходит. То же самое творится сейчас. Мы смотрим на наших политиков, на тех, кто принимает решения и ждем, что они нам скажут, что происходит. А они не объясняют. Они продолжают делать заявления, которые противоречат тому, что они же говорили неделю назад. Те, кто должен знать больше чем мы, оказывается, не знают многого. И это тоже страшно».
В чем же выход, задаю я последний вопрос Минне и Ахмеду.
Минна уверенно отвечает, что в этой ситуации люди искусства должны напоминать о тех уроках истории, которые стараются забыть, что нужно напоминать о движении неприсоединения. «Но в первую очередь нам нужно быть ультракритичными в отношении любых поползновений национализма. Потому что именно он сейчас делает нас всех слепыми. Нам нужно понять, каким образом нами манипулируют и какую пропаганду используют для этого».
Ахмед тоже не сомневается в пути, который может привести к выходу. Он говорит: «Искусство должно стать как никогда политическим. Оно сейчас является пространством, где можно поднять вопросы, которые не осмеливаются задавать академики, журналисты и правозащитники. У нас есть возможности для этого. Но мы все еще растеряны. Мы все еще в шоке и поэтому не можем сформулировать общую позицию. Во-первых, потому что очень трудно услышать критическое мнение. Во-вторых, потому что все стороны используют огромное количество пропаганды».
