EUR
7 февраля в Хельсинки не состоялась анонсированная лекция Михаила Исаевича Мильчика об истории создания мемориального музея Иосифа Бродского в Санкт-Петербурге. Жаль.
Но это не было решением ни самого Мильчика, ни организаторов мероприятия — Pietari seura.r.y. Она не состоялась в связи с тем, что виза, выданная Михаилу Исаевичу, закончилась ровно за сутки до назначенной лекции.
А мне зато сильно повезло.
Михаил Исаевич Мильчик родился в 1934 году, советский и российский искусствовед и историк, один из ведущих специалистов в области деревянного зодчества .
Свою несостоявшуюся лекцию Михаил Исаевич прочитал мне одной в хельсинкском кафе «Югенд» накануне своего отъезда домой в Санкт-Петербург. Мне повезло вдвойне потому, что началась эта лекция для меня двадцать лет назад в Нижнем Новгороде. Михаил Исаевич часто приезжал в Нижний Новгород по своим реставраторским делам. Разговор о планах создания музея в той коммунальной квартире, где Бродский жил с 15 лет, был как бы попутным. Но очень запомнившимся.
И вот Михаил Исаевич двадцать лет спустя рассказывает мне в Хельсинки о том, как он и его друзья возвращали людям квартиру Иосифа Бродского в доме Мурузи на Литейном 24.
Именно оттуда Иосиф Бродский отправился в изгнание 4 июня 1972 года, а Михаил Исаевич был тем, кто провожал поэта в аэропорт от самой квартиры. Я прошу его рассказать о том, как прошли те проводы.
…В то время такая дорога была дорогой в один конец. Поэтому те проводы чем-то чуть-чуть напоминали похороны. Мы не были сентиментальны, но на глазах были слезы. Ведь тогда никто из нас не знал, что Иосиф получит Нобелевскую премию, а мы еще встретимся в Париже, Венеции и Нью-Йорке. Самолет из Пулково улетал рано. А мы с еще одним другом, физиком Рамунасом Катюлюсом, пришли к Бродским рано-рано утром. Иосиф был уже собран. Они с родителями приняли решение, что родители не поедут в аэропорт. Я чувствовал, что он не спал. В проигрывателе стояла пластинка. Он явно не раз той ночью слушал свой любимый 17-й дивертисмент Моцарта. У Иосифа было с собой очень мало вещей и он был очень возбужден. Нервничал. Забавно, что на стоянке уже стояло одинокое такси, что в те времена было редкостью. Иосиф грустно бросил: «Большой Дом о нас уже позаботился. Не надо такси искать». Поехали. Иосиф вспомнил, что ему надо было опустить письмо в почтовый ящик. На наш немой вопрос ответил: «Я Брежневу написал письмо».
Это было то самое письмо Бродского Генсеку партии, которая изгнала его из страны: «…переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге… Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны».
Михаил Исаевич продолжает: «Мы действительно бросили то письмо в ящик. В аэропорту нас ждали другие провожающие. Человек двадцать или двадцать пять. Погода в тот день была очень хорошая. Мы сидели на скамейках на улице. Среди них был Владимир Марамзин, который накануне отъезда активно собирал стихи Бродского. У поэта архива стихов не оказалось. Он все раздал. Володя вспомнил, что не нашли текста стихотворения «К Цинтии». Иосиф, оказалось, помнил его. Начали записывать. Но тут в дверях показалась сотрудницы аэропорта. Она крикнула: «Кто тут Бродский?». Его позвали на регистрацию. Я и Лева Поляков остановили всех, чтобы сделать последние фотографии. Но Иосиф вышел еще раз. Чтобы окончательно попрощаться. Прошло достаточно много времени. Оказалось, что органы заинтересовались его пишущей машинкой. «Товарищи» разобрали ее до винтиков и он увез ее в разобранном виде. Уже потом он долго искал мастера, чтобы собрать своего друга заново и сумел восстановить ее. А тогда он очень торопился. Явно чтобы преодолеть нервное напряжение. Он не любил слез».
Рассказ Михаила Исаевича о встрече с Бродским в Венеции в 1993 в какой-то мере объясняет его преданность идее создания мемориального музея. Мильчик жил тогда в Венеции по приглашению Европейского центра реставрации. Бродский приехал туда для съемок фильма «Прогулки с Бродским».
Михаил Исаевич рассказывает: «Мы встречались с Иосифом каждый день. Я для этого даже манкировал своими обязанностями в центре реставрации. Как-то у него спросил: «Ты не думаешь приехать снова в Петербург?» Иосиф задумался. Потом сказал: «А где я там буду жить?» Я загорелся: «Ну как же. У меня или у Яши Гордина (писатель и литературовед)… В гостинице, наконец». Он покачал головой: «Нет, там все другое. Другие автобусы под другими номерами…» Иосиф впервые спросил, что стало с его квартирой. Я стал рассказывать о людях, которые живут в комнате родителей и в его «половинке комнаты». Когда он услышал, что в комнате родителей живет милиционер, он остановил меня и попросил больше никогда не рассказывать об этом».
Сейчас музей «Полторы комнаты» принимает посетителей уже несколько лет. Забавно, что Нина Васильевна, та соседка Бродских, о которой Михаил Исаевич сетовал двадцать лет назад, так и живет в той комнате, которую она отказалась продать за любые деньги. «Здесь вам не музей…» и точка…. «Мы решили сделать ремонт в общих помещениях той коммунальной квартиры, где жило несколько семей и соседка Иосифа сейчас имеет возможность пользоваться кухней и ванной. Посетители музея туда не попадают». Но на первом этаже доходного дома Мурузи на проспекте Пестеля удалось выкупить еще одну квартиру. В ней сейчас расположен книжний магазин и откуда посетители музея могут попасть в квартиру, которая ранее имела номер 36, а уже оттуда они оказываются в мемориальной квартире 28, где и располагались полторы комнаты семьи Бродских.
Михаил Исаевич рассказывает: «Иосиф жил в этих комнатах с 1955 года. Его «жизненное пространство» в 10 квадратных метров было отделено от большой комнаты родителей занавеской. И еще половина комнаты была занята фотолаборатией отца Александра Ивановича. В нее можно было попасть через дверцу между шкафами. Но Иосиф был органично вписан в свое пространство. Более того, когда он жил на Мортон-стрит в Нью-Йорке, в ней непостижимым образом был воссоздан дух его ленинградских «полутора комнат».
В свою очередь при создании мемориального музея Иосифа Бродского в Петербурге Михаил Мильчик настоял на сохранении аутентичности пространства этих комнат. Несмотря на то, что сразу после отъезда Бродского Михаил Мильчик вернулся в ту самую половинку комнаты, в которой он жил и сделал фотографии всего, что в ней находилось. Однако, предметы интерьера большей частью не сохранились. Михаил Исаевич рассказывает: «Несмотря на то, что некоторые предметы обстановки сейчас находятся в музее Ахматовой, мы не могли их использовать. Покупать «что-то похожее» я категорически не был согласен. Мы просто сняли слой «евроремонта» и под ним открылась кирпичная кладка. Оставили стены такими: тем более, что это некой аллюзией на квартиру Иосифа в Нью-Йорке. А еще нашли газеты 1875 года, которыми обклеивали стены перед поклейкой обоев. Тоже оставили. Оставили паркет, который был в квартире при Иосифе. И если на паркете была выщерблина, то ее заделывали новым материалом так, чтобы была четко видна граница оригинального и вмешательства…Тем более, сотрудникам удалось найти именно тот абажур, который висел над столом Иосифа. Сейчас он висит в большой комнате»
Михаилу Исаевичу говорили те, кто сомневался: «Кому интересно заходить в пустую комнату…» Но Мильчик считает, что имитация обстановки даже очень похожими предметами той же эпохи уничтожит суть мемориального музея. Тем более, что музей сейчас убеждает в обратном. Михаил Исаевич делится наблюдениями за реакцией посетителей: «Мемориальная часть производит на людей глубочайшее впечатление. Приходит много молодежи. Отбоя нет. Чтобы попасть в музей, надо заранее забронировать время на сайте музея. Более того, сейчас музей полностью окупает себя. Музей справляется со всеми коммунальными расходами и зарплатой десяти сотрудников».
Прощаясь с Михаилом Исаевичем, задаю вопрос о его любимых местах в Хельсинки. О степени привязанности мастера к кафе «Югенд» в здании, спроектированном Ларсом Сонком в 1904 году, я уже знаю. Тем более, что это здание — пример реставрации, которая не повлекла за собой изменения интерьеров исторического здания.
Михаил Исаевич говорит: «В Хельсинки мои любимые места — ансамбль Дворцовой площади и Катаянокка. Они очень подкупают тем, как сохранена ансамблевость этих районов. Но в целом по Финляндии я особо выделяю Порвоо и Раума. Всегда ставлю эти города в пример тем, кто сомневается в необходимости сохранения деревянной застройки городов».
