EUR
Лиза Бахтиярова, моя собеседница вчерашнего вечера, живет от Хельсинки далеко-далече. Нас разделяют почти три тысячи километров. Лиза — представитель исчезающей группы народа манси.
Манси — финно-угорский коренной народ Северного Урала. К сожалению, народ редкий. Считается, что он сложился к 10-11 векам нашей эры.
Всего в России живет более 12000 манси. Но Лиза — представитель ивдельских манси.
Сколько манси живут на территории Ивдельского округа — сказать крайне сложно. Я нашла совершенно отличающиеся друг от друга цифры: были публикации за 2020 год о том, что в Ивдельском округе живут 137 манси, в том числе 64 – в лесных поселениях. Однако, в других публикацих за тот же год утверждалось, что за последние десять лет численность народа сильно сократилась: согласно переписи 2010 года, мансийцев было 250 человек.
А сколько ивдельских манси на самом деле? Лиза пересчитывает тех манси, которых она знает. Получается 39 взрослых манси и примерно 15 детей. В общем, ивдельских манси так мало, что еще в 2020 году возникла инициатива составить единый список представителей малых народов для упрощения получени ими льгот. Однако, наш разговор с Лизой свидетельство того, что дальше инициативы дело не пошло.
Ивдельский городской округ постановлением Правительства Российской Федерации определён территорией проживания коренного малочисленного народа Севера – манси. Согласно этому докладу министерства экономики и социального развития Свердловской области, на 2013 год на территории округа жили 109 манси, из которых 18 детей учились в школе-интернате поселка Полуночное.
Сейчас эта школа-интернат попала под пристальное внимание журналистов и общественности. Оказалось, что те восемь детей манси, которые находятся в интернате сейчас, пожаловались своей учительнице на то, что они хотят есть.
Лиза рассказывает: «Я вчера пошла к дочке Насте в интернат, чтобы продукты передать. А меня не пустили. Сказали, что она на дополнительном занятии где-то в другом месте. Пришлось вернуться. Остальные дети нормально ходят в школу и возвращаются домой, а наших не выпускают. Говорят, что из-за этого вируса. Мы еще в самом поселке живем, а семьи других детей — за сто километров и больше».
Настя учится в пятом классе. Ее родной язык — мансийский. Лиза говорит: «Наши дети русский язык начинают учить только в школе. Но некоторые семьи не отдают детей в интернат: родители хорошо помнят, как им самим там было плохо».
Дети манси живут в интернате поселка Полуночный, потому что это ближайшая школа, несмотря на то, то она находится в 120 км от их домов. По свидетельству тех, кто в ней был, внешне в ней все чисто и современно. На детей манси из бюджета и от частных добывающих компаний выделяются довольно большие деньги, но манси их не видят. Лиза рассказывает, что туалетную бумагу и лекарства детям покупают на свои деньги.
Мансийский язык входит в группу обско-угорских языков в составе угорской подветви финно-угорских языков. Одна из его четырёх диалектных групп — лозьвинская.
«Дети приезжают в Полуночное перед началом учебного года. На Новый год их отпускают домой, а потом — на каникулы в мае. Родители, конечно, стараются их навещать, но представьте, как им приходится добираться: только спецтехникой, потому то дорог нет. Моя Настя на выходные приходит домой, потому что мы живем в самом селе. Но в отличие от других сельских ребятишек, ее не отпускают домой с понедельника по пятницу, потому что ей надо оставаться в среде детей-манси», рассказывает Лиза.
В 2019 году именно в этих краях произошла трагедия с перевернувшейся моторной лодкой, в которой была семья манси. Погибла мама и ее трое детей.
Местные СМИ пишут о том, что после той трагедии все-таки в округе появились мосты. Лиза на это говорит: «От Полуночного до моста — 100 км, а между Вежаем и Ушмой еще три реки».
Уклад жизни
О Татьяне Мерзляковой, свердловском Уполномоченном по правам человека, пишут, что она регулярно приезжает к манси. На сайте областного Уполномоченного по правам человека есть интервью от 2019 года: «Но самое главное, что не сделано и не делаем – закуп их продукции (манси). Если мы у них не купим, они не могут иметь деньги. Конечно, что-то они продают, в основном, приезжим туристам. Но визитеры часто не по-доброму относятся к коренным жителям, бывает, что за бутылку водки выменивают шкурку соболя. Это слабость манси и их беда. Поэтому считаю, что закуп у них дикоросов – то, что мы обязаны для них сделать. Было бы замечательно включать сюда и закуп изделий народных промыслов,— они по-прежнему делают изделия из бисера, шьют унты. Сами это реализуют, но часто опять же за водку, которую привозят перекупщики, или совсем за дешево. Пятьсот рублей за пару унтов – разве это цена?».
В том же интервью Татьяна Мерзлякова утверждала, что манси, живущие «на юртах», обеспечены надежной телефонной связью. «Жить на юрте» буквально то и значит: жить в юрте. Раньше это бы называли стойбищем. Но нет оленей — нет и стойбища.
Лиза говорит: «Каждый год где-то по два человека умирает. Мы в основном живем на наших родовых угодьях, на которые у нас есть все документы. Но проблема в том, то мы отрезаны от связи: мобильная связь очень плохая, а Интернет есть только на Ушме».
Поселок Ушма расположен в ста километрах от районного центра — города Ивдель. Это — место компактного проживани манси округа. Сейчас в поселке десять жителей.
Что касается туристов, которые валом валят на ставший культовым перевал Дятлова, то, по словам Лизы, «их много и летом, и зимой. Только нам от этого туризма один вред. Они ездят по горам, шугают диких оленей, пьянствуют. На самом перевале — свалка из бутылок. Навредят и уедут».
Лиза уверена, что у ее народа было бы больше шансов, если бы вернулись олени: «У нас были стада по тысяче голов, но в голодные 90-е их порезали на еду. А других оленей не появилось. А сейчас, когда туристов больше чем манси, диких оленей становится все меньше. У туристов — хорошие ружья. Они часто стреляют оленей, а нам — манси — лицензию очень трудно получить». Лиза знает о том, что случилось в университете Перми, где были расстреляны люди восемьнадцатилетним первокурсником юрфака: «Ему вот легко было достать получить лицензию и оружие купить…».
Лиза, как все в округе, без разницы, русские или манси, собирает кедровые шишки. Когда я слышу, что она сейчас занята шелушением шишек, прошу ее сделать фотографии. Лиза высылает снимки: тазики, заполненные сотнями килограммов кедровых орешков. На вопрос, за сколько они отдают кедровые орешки скупщикам, она говорит: «За 2000 рублей за «сахарный» мешок (это примерно 50 кг)». Отправляю Лизе скриншот Интернет-магазина, который продает очищенные кедровые орехи за сорок евро без одного цента. Лиза смеется: «Так мы рядом с драгоценностями живем…»
К сожалению, для ивдельских шишкарей никто еще не ввел принципы справедливой торговли — общественного движения, которое отстаивает справедливые стандарты международного трудового и социального регулирования.
Нет у ивдельских шишкарей возможности избегать услуг скупщиков, как это есть у все большего количества европейских фермеров. В 2017 году у них появилась возможность продавать свои фрукты и овощи, не прибегая к посредникам. Покупатели могут заказать пять кг свежих манго, апельсинов, яблок у фермера в Испании или Франции. И через некоторое время ваш заказ доставляют вам на дом.
Я так покупала малину и мед у латвийского фермера и яблочный сок — у фермера из Литвы. А недавно заказала пять килограммов свежих гранатов в Испании. Кстати, даже с учетом доставки дешевле цен на рынке.
Я спрашиваю Лизу, каким она видит будущее ее Насти. Она говорит: «Если захочет, то пойдет дальше учится. Но мы все возвращаемся на свою землю». Старший сын Лизы Тимофей вернулся из армии в прошлом году: «Отслужил срочную. Еще двое наших вместе с ним служили. Он тоже хочет учиться. Тимофей — хороший охотник: сколько патронов взял, столько рябчиков принес. А еще он увлекается рисованием. Но среди нас есть семьи, в которых дети никогда не ходили в школу. Потому что боятся отправлять в интернат».
