При знакомстве с ненцами вышел небольшой каламбур, который, с одной стороны, переводчику приятен, с другой – вызывает оторопь: к ненцам мы явились с немцами.

Переводи, мил человек. Ладно, ненцы русский знают, и мы здорово с ними посмеялись, но – поди объясни туристам из фатерлянда тонкости российской и ненецкой словесности. Впрочем, как-то справились, да и дел было невпроворот.

Мы явились тогда в Пинежский район Архангельской области, а в сельской местности, как известно, новости распространяются быстрее любого высокоскоростного интернета, так что уже через час к месту нашей стоянки прибыла небольшая, но представительная делегация в национальных костюмах на снегоходах, мощности которых едва не уступали наши автодома-внедорожники, – мол, давайте знакомиться, соседи, мы тоже кочевники, приезжайте в гости. Разумеется, мы согласились. К тому же ненцы обещали накормить олениной, а нам наш сухой паек за пару недель странствий по Северу ой как приелся. «Только сухарей с собой возьмите побольше – пригодятся», — предупредили нас новые знакомые. «Что, совсем с едой туго?» — пригорюнились мы было. – «Там увидите, — рассмеялись ненцы. – В общем, ждем в гости». Мы и явились на рассвете. В лучших, можно сказать, немецких традициях. Ладно, хоть не в четыре утра и предупредив заранее.

 До временной стоянки оленеводов нужно было пройти пару километров. Встречавший нас вчерашний гость Иван («вообще-то Папаля, но Иван тоже можно», говорит) поторопил нас насчет сухарей: «Доставайте, ребята». Нехило, думаем, ты, мужик оголодал без хлеба-то. Достаем свои кульки, протягиваем Папале. Тот только руками всплеснул: «И это всё? Ух!» Вообще оборзел. А тут издалека раздается топот конницы Чингисхана, не иначе: из-за сосен и елей вылетают такие наглые морды с ушами и тупыми улыбками, и главное, на нас несутся. Олешки, — орет Иван. – Мужики, доставайте, говорю сухари – без них олени вас не пустят! Только сейчас поняли: сухарики – своеобразный взнос, входной билет, чтобы олени нас нежно полюбили и пустили в стойбище. Иван выручил: достал откуда-то три огромных мешка с сухарями, каждому из нас выдал по пакету и строго-настрого приказал каждому из наглых оленей с наглой мордой выдавать не больше полкило. В течение часа мы добрались-таки до человеческого жилья под неусыпным конвоем этих самых олешек. Заметил: к Папале они не приставали – тот только зыркнет на них, тут же по стойке «смирно» вставали. Особые у них отношения, видимо.

Временная стоянка ненцев – полтора примерно десятка чумов, расположенных в своем порядке, хозяйственные какие-то добавки к ним в виде маленького загона, чистота, развешанное на зимнем солнце белье, лавка с сувенирами (причем, что радует, не «made in China», а свои собственные изделия – ножи, одежда, выделанные шкуры…). Улыбку вызвали спутниковые антенны на нескольких чумах. Иван-Папаля, видя наше веселье, пригласил на брусничный чай и обещанную оленину в гостевой «дом». Тепло, уютно, огонь в очаге потрескивает.

— Знаешь, мне уже не до веселья, доложу тебе. Думаешь, так нам нужны эти «тарелки»? А что делать, если дети просят мультиков своих, жены жить спокойно не могут без сериалов или чего там еще – вот и приходится «тарелки» эти приобретать. Ладно, ничего против современной техники я не имею. Наоборот: без спутниковой связи нам, оленеводам, в тундре грустновато, так что, конечно, с радостью пользуемся. Снегоходы сам видел – очень не плохие вещи, да. На безденежье жаловаться не можем: тут уж государство не оставляет своим вниманием. На что могу и должен жаловаться, так это на нашу человеческую избалованность, расхлябанность: все чаще слово «комфорт» пишется у нас с заглавной, а уж понятие «комфорт» становится чуть ли не религиозным – вот где беда.

Недавно с молодыми ребятами разговаривали, спорили. Мы, старшие, пытались их убедить, мол, давайте не забывать свои корни: у нас свой старый добрый, веками привычный промысел – оленеводство. Так оставайтесь с нами. Да, кочуем, да, нелегко бывает. Но уж не сравнить с тем, как раньше! Угу, представь себе прадеда на снегоходе. Да и дел уйма: поголовье оленей в наших краях нужно увеличивать в разы – а вы, молодежь, в города уезжаете. Не стыдно?

Глаза вроде потупили, но все равно хотят уехать. И, понимаешь, действительно ведь уезжают. Что, сохранят они в Архангельске или еще где родной язык? Ладно, государство опять поможет организовать какое-нибудь общество, объединение родной культуры, языка – но будет ли это всё так, как здесь, дома? Да ничего не будет – всё уйдет. Приезжают потом в гости, а сами как туристы. Спасибо, что оленей еще не боятся. Так что в каком-то смысле эти «тарелки» не столько смешны, сколько страшны: насмотрятся на красивые картинки и забывают родную тундру. Впрочем, надеюсь, не все так плохо. Супу налей еще себе.

Кто-то из немцев, выпив явно не брусничного чаю, пробормотал довольно громко, что уж где-где, а в Германии подобного нет. Повисло молчание, довольно тягостное. К чести попутчиков, они не только расслышали, но и опровергли дяденьку (сильно он нас достал во время путешествия своим не-чаем, признаюсь):

— Ты что несешь, голубчик? (Примерно так можно перевести эмоциональное немецкое “Sag mal, spinnst du, Herzchen”, но там еще много междометий было). Про сорбов лужицких вспомни – ты ж сам вроде из Саксонии. Что, вот там все сорбы прямо помнят родной язык и остаются дома, да? Культуру сохраняют? Сколько народу из деревень уже поуехало – где, спрашивается, прежние лужицкие деревни с их языком и характером? Там уже по-арабски заговорили, на афгани, но уж никак не на лужицком. Сиди у печки и не рыпайся, в общем.

Ивану-Папале этот диалог понравился, должен признаться: «Получается, везде свои трудности, да». Потом распрямился, вздохнул: «А вдруг все-таки справимся? Ладно, хватит на жизнь жаловаться – пошли на оленях кататься».

Олени нам потом кланялись дружно. И улыбки у них задорные. Еще заедем.