Маркку Кангаспуро – директор Александровского института (Aleksanteri-instituutti), одного из крупнейших и авторитетных научных центров по изучению России и Восточной Европы.  Институт был создан в 1996 году как одно из подразделений гуманитарного факультета Университета Хельсинки. Маркку Кангаспуро, историк по образованию, анализирует события наших дней через накопленный нами исторический опыт. 

Все чаще в аккаунтах социальных сетей простых людей звучит вопрос с ноткой некоего экзистенциального страха: а что еще нам принесет 21 век? 

Это сложный вопрос. Мы стоим лицом к лицу с огромным количеством разных вызовов, и у них разные симптомы. 

Одна большая группа проблем, которые требуют скорейшего решения, – все, что связано с изменением климата, устойчивостью наших стран, экономикой, социальной системой. Пока мы пытаемся решить эти проблемы, скажем, чисто механически, через технологии. Мы рассуждаем только о том, какие новые технологии помогут нам справиться с грядущими рисками. Боюсь, этого недостаточно. 

Необходимо изменение нашей экономической модели. Нам нужно перестать думать о том, как повысить экономическую эффективность, необходимо остановиться в заботе о постоянном экономическом росте. С другой стороны, мы видим все более высокий уровень жизни части населения (я говорю в общем, в том числе о странах глобального севера). Компании мотивированы только одним – извлечением выгоды. Это ведет к неустойчивости.

Можно ли говорить о том, что современные военные конфликты тоже являются следствием этой неустойчивой модели?

С одной стороны, да. Почему до сих пор идут бои на Ближнем Востоке? Потому что там нефть. Потому что там газ. Контроль над этими рынками энергоресурсов очень важен для всех экономик, также это означает прибыль для руководства и владельцев компаний. Не только для Ближнего Востока, но для России, Венесуэлы, Нигерии. Речь идет о непрекращающейся борьбе за контроль над ресурсами. А это тащит нас в бездну конфликтов.

Есть еще одна причина, по которой происходят все эти более или менее интенсивные конфликты. Это социальное неравенство, как между странам, так и внутри каждого общества. Мы слишком хорошо знаем, что одна из проблем, которая провоцирует общества на гражданские войны – это большое количество безработных молодых мужчин. Мы можем разрешить эту проблему за счет гуманитарной деятельности и политики, но мы не делаем этого по разным причинам. Этому способствуют незначительные институциональные факторы, но, в основном, политика. И в этом причина того, что мы не реформируем систему.

А как влияет пандемия COVID-19? Не оказывается ли пандемия удобным фактором для развязывания новых конфликтов, которые становятся «не столь заметными»?

Возможно и так, пандемия вполне может быть использована как некая дымовая завеса. Но я более обеспокоен экономическими и социальными последствиями пандемии. Программа ООН-2030, реализация которой должна была снизить глобальную бедность, помочь развитию систем здравоохранения и образования в бедных странах, из-за кризиса, вызванного ковидом, перестала работать на выполнение своих первоначальных задач. Согласно последнему докладу ООН, одним из результатов пандемии стала потеря 100 миллионов рабочих мест. И нам угрожает исчезновение еще 500 миллионов рабочих мест. Ковид особо тяжело прошелся по экономикам бедных стран. Мы видим, что мы, на глобальном севере, можем позволить себе несколько смягчить удар пандемии. Но бедные и развивающиеся страны не имеют таких ресурсов. И даже у нас смягчение последствий пандемии все равно повлечет падение экономического роста и огромные бюджетные затраты.

Все это означает, что примерно 100 миллионов людей снова окажутся в состоянии абсолютной бедности.

А это почва для новых конфликтов?

Да. Это также означает, что общественный сектор, госсектор, сферы ответственные за образование и медуслуги, получат меньше денег, и особенно в странах, находящихся в ситуации кризиса и государствах южного региона. А это приведет к тому, что все прекрасные намерения построения более развитого общества не имеют будущего. Мы теряем эти возможности,и это серьезный откат в прошлое.

Одновременно мы наблюдаем рост населения Земли. В том числе, в странах, находящихся в кризисной ситуации,а это очень серьезный индикатор того, что мы должны ожидать развития новых конфликтов. А если к этому добавить фактор изменения климата, что уже является причиной лесных пожаров от Калифорнии до Австралии, то можно предположить, что огромнейшие пространства глобального юга могут стать непригодными для жизни. Это может вызвать перемещение огромных масс людей. Они будут вынуждены искать новые места для жизни. Все эти процессы вынуждают бедняков воевать друг с другом.

Одновременно Европа и ЕС закрывают свои границы. В последние годы у нас в Финляндии одной из главных тем была тема беженцев и миграции. Конечно, миграция вызывает у общества стресс. Я не отрицаю этого. Но это такая мелочь по сравнению с грядущими проблемами и вызовами, которые уже на горизонте. И я боюсь, что мы не готовы к их встрече. Вместо того, чтобы попытаться понять, почему люди стремятся в Европу, мы зациклены на обсуждении, как это влияет на Европу и наше локальное общество. И хотя нам надо справиться и с этой конкретной ситуацией, такая политика не приведет к полноценному решению. У проблемы миграции есть корни. Если в Европе и Финляндии политики будут сконцентрированы только на последствиях базовой проблемы, которая вызывает миграцию, решения так и останутся частичными.

Существует ли механизм предотвращения этих последствий?

ЕС пока не ставит перед собой задачу разрешения этих проблем. Превалирует неразумное евроцентристское мышление. Конечно, Евросоюз относительно силен и поэтому принимает подобные решения. Но проблемы должны решаться всем международным сообществом. В этом должны участвовать Европа, США, Китай. Нам нужна для этого Индия, конечно же, нужна Япония. Нам очень скоро понадобится привлечь крупные страны Африки.

А где тут Россия?

Россия, на мой взгляд, — часть большой Европы. Говоря о Европе, я имею в виду ЕС и Россию.

У нас нет какого-то единого направления, как решать эти проблемы. Один путь – технологический. Он широко обсуждается и может помочь на какое-то время,но технология зависит от политики, и технологические прорывы зависят от политических решений. Мы можем довольно быстро достичь прорывов и начать использовать обновляемые энергоресурсы, но трансформация нашей экономики в ином направлении – это вопрос политики. И, конечно, это повлечет социальные последствия. Нам придется обосновать эти изменения для нашего общества, чтобы получить его согласие. Этот вопрос стоит не только в Европе. Хотя и у нас в Европе есть серьезные разногласия по поводу пути решения этих проблем.

Потому ЕС ничего и не делает: нет согласия. И разногласия вызваны разными интересами стран в кризисных регионах, а также разными приоритетами разных групп стран и самих обществ. В какой-то мере мы нуждались в чем-то типа ковида, чтобы глобальный север объединился для решения проблем, вызванных пандемией. Но вместе с этим странно, что несмотря на то, что мы все понимаем, что изменение климата – это гораздо более глубокая проблема, мы продолжаем разбазаривать наши ресурсы на гонку вооружения и военные конфликты. Мы не тратим деньги на разрешение конфликтов. Мы настойчиво продолжаем настаивать на конфронтационной волне развития событий. Порой это невозможно понять.

Мы должны понять логику этих изменений, даже если это не совпадает с нашей логикой. Иначе мы не сможем ничего изменить.

Вам не кажется, что логика, которой сейчас следуют государства вполне предсказуема? 

Что вселяет в меня надежду, так это существование нескольких наций, весьма сильных, которые понимают, что мы должны начать меняться. Научное сообщество также посылает весьма громкие сигналы о том, что нам необходимо делать, пытаясь решить часть этих проблем. И кроме того, огромное количество молодежи и часть более старшего поколения начинают требовать изменений.

Нам сейчас приходится разбираться с несколькими гибридными конфликтами одновременно. Насколько они близки тому, что вы называете «глобальным севером»? Что ближе, Ближний Восток или Украина, Карабах или Латинская Америка?

Все эти конфликты имеют абсолютно разный контекст и исторические причины. Мы не должны рассматривать их, смешав в одной корзине. Так сейчас, ошибочно, например, рассматривать все эти конфликты через призму России. Да и политика самой России очень сильно отличается в зависимости, от того с каким из конфликтов она имеет дело. Чтобы найти решение, нам нужно рассматривать каждый из конфликтов отдельно друг от друга. Необходимо искать индивидуальные подходы к их решению, а также ресурсы, которые не будут одинаковы для этих конфликтов.

Иногда ничего не помогает. И именно поэтому конфликты, в лучшем случае, переходят в замороженную фазу. Решение этих проблем зависит от наличия ресурсов и политической воли. В ситуации с Нагорным Карабахом и Россия, и Франция, и США требуют прекращения огня. И уже этот факт совпадения требований говорит о том, что логика и механизм умиротворения этого конфликта будут иными, чем в Южной Осетии, или на востоке Украины, или в случае с Крымом. Каждый из этих конфликтов различен по своей природе и требует особого подхода.

Пожалуй, единственное, что их объединяет, это распад советской империи. Я все-таки историк, поэтому как историк я должен сказать, что распад государств только кажется неожиданным событием. Он предсказуем, как предсказуема и череда последствий таких исторических процессов.

Сколько времени понадобилось для распада французской колониальной системы, но на деле этот процесс еще не окончен, потому что Франция до сих пор имеет огромное влияние на территориях бывших колоний. То есть можно говорить, что созданная ими колониальная система до сих пор существует, пусть и в видоизмененном виде. Более того, Франция пытается втянуть ЕС не только в урегулирование проблем в бывших французских колониях, но и в оказание им финансовой помощи в том числе со стороны тех членов ЕС, которые не имеют отношения к колониальному прошлому Франции. Всё это проводится с формулировками поддержания так называемого «порядка» в Африке.

Я привел этот пример как свидетельство того, насколько сложные вопросы мы пытаемся решить. То же самое с Великобританией и Брекситом. Мы же видели, насколько глубокими были разногласия между Лондоном и Шотландией или Лондоном и Ирландией.

Все империи развиваются по-разному, и их дезинтеграция идет по абсолютно своим законам и правилам.

Оксана Челышева